Bonjour monsieur Victor Marie Hugo!
Я открываю в себе новые грани и, теперь, я хочу беседовать с мертвыми писателями. Приятно знать, что за это меня даже никто не осудит. Одному Богу известно, куда занесло, Вас, monsieur, после того, как вы отчалили с пристани нашего грешного мира. Вы говорили смерть мертва, а так ли это?
Пожалуй, независимо от того, что будет за рамками существования, я бы потратила пару лет своей бесконечности, чтобы почувствовать себя пустышкой, купаясь в обществе Вашего величия.
«Я ничто. Я господин Ничто, сенатор и граф. Существовал ли я до рождения? Нет. Буду ли я существовать после смерти? Нет. Что же я такое? Горсточка пылинок, соединенных воедино в организме».
Может быть, сейчас Вы рассеяны над поверхностью планеты? Или Ваши частички осели где-то в ледниках Гренландии?
Не сказала бы, что мне противна такая возможность - раствориться во вселенной, после погружения во мрак. Что может быть лучше, чем соединиться воедино со всем сущим, со всем осязаемым и эфемерным?
Было бы весьма удобно, если бы сознание осталось при мне, несмотря на мое полное физическое отсутствие. Как страшно и одновременно великолепно было бы узнать правду обо всех моих жизнях.
А чтобы дало это на чувственном уровне? Исключая физическую оболочку, но оставляя возможность взаимодействия с иными источниками сознания, чтобы я чувствовала?
«Не видя человека, можно предположить в нем любые совершенства», а если ощущать лишь сознание? Удастся ли двум носителям информации найти точки соприкосновения? Можно ли провести бесконечность в диалоге или споре? Ведь «Белое всегда жестоко к белому». Не значит ли это, что единственным чувством останется пренебрежение, ненависть или безразличие? Останется ли в нас что-то, что нужно заполнить другим? «Нас всегда влечет то, чего не достает нам самим. Никто не любит дневной свет более слепца». Могу ли я договориться с кем-то, кто считается высшим в этой иерархии бесконечности, чтобы быть слепцом во вселенной, но отыскать там свой дневной свет?